мемори

Веселый солдат (воспоминания о спектакле Артёма Рудого)

«Веселый солдат» - это постановка, заказанная губернатором Хлопониным к 80-летию со дня рождения Виктора Петровича Астафьева. Этот проект был выполнен на деньги краевой администрации. Было занято много молодых актеров, так как главные действующие лица - солдаты-новобранцы.

Весь спектакль - это воспоминания бойца, которого играет Владимир Пузанов, единственного уцелевшего солдата из взвода. Начинается он с того, что после войны бывший солдат сидит дома со своей женой, и у него приступ, он был контужен. И он возвращается на войну… Все его сослуживцы приходят к нему в снах.

А в конце спектакля он очнулся, только  солдаты стоят рядом с ним, и очень интересный финал был придуман режиссером. Герой Владимира Пузанова очень мечтал о доме, и, придя к нему, мы начинаем стоить ему дом. Высыпаем просо и строим маленький дом из фляжек, спичек… то есть не реальный дом, а дом в мечтах, сказочный. Помогаем строить жизнь своему живому сослуживцу.

“Веселого солдата” ставил один из величайших режиссеров современности Геннадий Рафаилович Тростянецкий. На первых фотографиях он дает указания молодым артистам, репетирует сцену, которая потом получила название «белый бой», сражение, в котором все одеты в белые маскировочные одежды.

Их, молодых рабят, бросили в бой, и никто из них не выжил, и я, немецкий санитар, бегаю по полю и переживаю от того, какие они все юные. И на моих глазах погибает еще один солдат. Спектакль тяжелый, серьезный…

Тема унижения солдата в армии там тоже просматривалась. Астафьеву говорили: «У Вас «окопная» война, вы из окопа все видите, все ужасы, грязь… А ведь есть еще другой взгляд - стратегический. Но нельзя его винить за это, как он видел, так и писал. Я понимаю и позицию тех, кому спектакль очень нравился, и тех, кто почувствовал некий перегиб, сатирическое отношение к Сталину. Но здесь главное было не ассоциировать конкретных деятелей политического театра со страной и строем в целом.

Там была жуткая сцена расстрела двух молодых солдат. Два молодых мальчонки сбегали к маме за хлебом, за молоком, за сыром и вернулись в часть с некоторым опозданием. Распорядок был нарушен, и по закону военного времени - расстрел… Расстреливают двух юнцов. Очень жестокая эта сцена, очень эмоциональная. Максим Третьяк с Алексеем Ефимовым играют этих солдат. Их садят в тюрьму, осудили и расстреливают. Сцена полна сочувствия этим двум молодым пацанам и очень трагична, после выстрела они падают, и у одного из них из руки катится яблоко…

Репетиции проходили очень строго, была такая тоталитарность со стороны режиссера! Обычно репетиции с 11 часов до 2, до 3-х. А тут - по 7 часов, по 8, по 9. У режиссер Тростянецкго была муштра, нам поручено было заниматься строевой подготовкой. Леша Максименко здорово занимался с ребятишками нашими не служившими. Меня тоже засунули в строй, я так рассердился на Тростянецкого, - я ведь вообще санитара играю, причем другой армии, и, кстати, штатского человека :)  немного помаршировал, потом он освободил меня. Но я тоже должен был проникнуться духом армейским.

В краеведческом музее мне настоящую немецкую форму достали. Какая шинель у немцев, я поразился! В ней куча кармашков, застежек, она вся прострочена, все продумано. Цивилизованный нарядец! И мне потом сшили такую. Пилотку не шили, я ее нашел на складе. У нас в 80-х годах был спектакль по Астафьеву «Не убий», там немцы были - летчики. Вот я оттуда ее подобрал. Тем более что новую не нужно было, я в спектакле весь потрепанный, перемотанный платками. Я там очень терял вес, ни в одном спектакле так не обливался потом, кроме только «Льва зимой». Я был в шинели, в портянках, в лаптях… А так как дело происходит в холода, я завязал все, чтобы не продувало. И меня уж точно ничего нигде не продувало, под софитами и прожекторами я был упакован с головы до ног.

Сначала я бегаю с клюкой, потом на нее прицепляю белый флаг с красным крестом, размахиваю им. Я появляюсь, когда на сцене гора трупов, а я ищу: где наши. И вижу, что мальчишки все молодые, я в ужасе бегаю от одного к другому.

Очень интересная была сценография. Освободили всю сцену, кирпичи и металлические конструкции были открыты. Очень эффектно это все смотрелось. И помост режиссер с художником придумали.

Играли мы на большой сцене, как Шекспира, объем был нужен. Мы играли на объем, я к небу взвывал в финале первого акта. Я на немецком орал небу проклятья за то, что убиты мальчишки: «Дева Мария! - кричал я, - ты видишь, что творится! Как ты терпишь?».

И вдруг я замечаю живого русского солдата, его играл Николай Куцегреев. Отличная тут у него была большая роль. Он берет меня в плен и гибнет на моих глазах. И я его таскаю по сцене, а Коля тяжелый, все время жаловался, что его как-то больно таскают. Я ему говорю: «Коля, я и в самом деле едва тебя несу, ты ведь меня выше на голову!» Он ходил босой, потому что у него огромные ноги, и ему не нашли по размеру сапоги. И поэтому решили, что этот солдат воюет босяком. Сейчас актер Николай Куцегреев работает в Вологде.

Все солдаты были разные, все у них было разное. Один из ребят оказался из Казани, ему роль была придумана, воспользовавшись его знанием татарского языка. Он говорил с большим акцентом по-русски. И каждому из 12 солдат во взводе придумали историю, даже тем, у кого роль была без слов. Саша Борисов был бывший машинист, ведь все они только что пришли с гражданки. Один приезжает в халате, другой - в рабочей форме, тут же их переодевают, тут же офицер (Алексей Максименко) начинает их муштровать. И вот они становятся взводом.

 Тростянецкий не загонял нас в заготовленные рамки, но он репетировал этюдно, а не в полном масштабе спектакль, все двигалось пробами: попробовать - переделать, попробовать - переделать… Это была серьезная школа для молодых артистов. Хотя и для немолодых тоже, но для молодых особенно. Он - мотор, энергии невероятной. Он уезжал из театра, подписав 100 программок, не только артистам и всем работникам театра, и все разные. Он знал всех и во все вопросы влезал сам. Это был по-настоящему авторский спектакль. И при этом артисты не чувствовали себя загнанными в угол, они все время пробовали.

К началу войны армия не была вооружена нормально, оружия не хватало солдатам, винтовка одна на весь взвод. Так солдаты под пулями не просто падают, очень интересна пластика этой сцены. Сначала они маршируют, потом начинается музыка Чайковского. Выстрел - падает один солдат, выстрел - падает другой. То есть солдаты даже не знают, откуда пули прилетают.

Я тоже погибаю во второй сцене, меня расстреливает главный герой. И он этим мучается, я - единственный солдат, которого он убил на войне, причем, совершенно безоружного и беззащитного. Почему герой Владимира Пузанова так переживает, что меня расстреливал, - потому что это произошло случайно. Я бегаю по полю после боя и собираю морковки, так как бой шел прямо на колхозном поле, а на войне голод, я в санитарную сумку морковки складываю. И тут он меня берет в плен, я руки поднимаю, и полез в сумку за морковкой его угостить. А ведь мы друг друга не понимаем, я говорю по-немецки. И как только я полез рукой в сумку, он в меня выстрелил. Все зрители понимают, что немец я никчемушный, не вояка. И пока я собираю морковки, у меня есть монолог, который я адресую своей маме в Германии. То есть зрители к этому времени уже догадываются, что я - нормальный добрый человек. Тем более что уже сдался…

Была в спектакле и музыка, мальчишки в казармах сидят голодные, и с голоду начинают песни петь. Один солдат, хохол, поет на украинском. Другой что-то казахское затягивает. Дима Корявин научился играть на скрипке и даже играет им полонез Огинского.

Это был спектакль очень художественный.

Я свидетель, Тростянецкий работал просто на износ. Он пахал, все, что касалось спектакля, им было изучено. До всего ему было дело, он был во всех цехах, каждую мелочь потрогал своими руками. Он спал по 3-4 часа. Спал прямо в театре в кабинете на диванчике, когда совсем уставал.

Возможно, это был и небезупречный спектакль, но по моим ощущениям (да и не только по моим) он был прекрасным. Но спектакль сняли с проката, так как ушло много молодых актеров, и было очень много замен, а это тяжело. По режиссерской задумке они, все такие разные, практически не уходят со сцены. Вводить каждого из двенадцати - это целая история. И еще было странным то, что билеты на спектакль покупали мало, Тростянецкий был поражен этому, он был уверен, что в Красноярске должен быть очень популярен спектакль по Астафьеву. Но ничего подобного не случилось! Люди не хотели смотреть спектакль трагический, хотя и назывался он «Веселый солдат»…

Фото Александра Мищенко

Tags: Борисов, Бухонов, Веселый солдат, Головчанский, Доряло, Ефимов, Коновалов, Корявин, Куцегреев, Лосьянов, Максименко, Некрасова, Пузанов, Рудой, Селеменев, Скробан, Смолка, спектакли, Третьяк, Тростянецкий, Трошин, Хасанов, Хомяков